(вернуться к разделу «Воспоминания»)
Анна Романовна Мурадова, кандидат филологических наук
С Виктором Павловичем Калыгиным я познакомилась в 1988 году. Мне было 15 лет и я всерьез увлеклась кельтскими языками. Впрочем, никто в моем окружении не верил, что это всерьез – мало ли что подростку в голову взбредет. К делу я подошла серьезно, перелопатив всю доступную в доинтернетную эпоху литературу по этой и смежным темам. Среди прочего во время школьной экскурсии в тогда еще Ленинград я умудрилась купить на Невском книгу «Язык древнейшей ирландской поэзии», которую прочла с огромным удовольствием, не поняв ни слова на древнеирландском. Автором книги был некто В. П. Калыгин, и, как принято сейчас говорить, ничто не предвещало.
Обладая помимо одержимости кельтами еще и повышенной доставучестью, я невольно сделала так, что все, кто со мной хоть как-то пересекался, уже замучались слушать о моем желании учить кельтские языки, которые тогда нигде в Москве не преподавали. Доставалось и моим школьным учителям, которые в числе прочих страдали от моих рассказов о Древней Галлии и о рыцарях Круглого стола. Наконец Вера Сергеевна Страхова, преподаватель МГЛУ, которая вела спецкурс «Введение в языкознание» в нашей школе, посоветовала мне обратиться в Институт языкознания, где, как ей было известно, существовали специалисты по кельтским языкам. Она даже договорилась с тамошним секретарем, что меня примут и проконсультируют, несмотря на мой сугубо несерьезный вид (меня еще много лет после этого принимали за ребенка кого-то из сотрудиков Института).
В секретариате меня приняли с неожиданной деловитостью и посоветовали обратиться к Виктору Павловичу Калыгину, поскольку, мол, у него дочка такого же возраста и он умеет общаться с детьми. При первом же знакомстве с Виктором Павловичем меня поразило, что он обратился ко мне на «Вы». И позже я неоднократно замечала, что он был неизменно корректен и тактичен со всеми, не допускал никакой фамильярности в отношении с нижестоящими. При этом он был очень требовательным, что я в полной мере прочувствовала, когда писала диссертацию под его руководством, неоднократно переписывая целые главы.
В то, что передо мной весьма известный ученый, я сразу не поверила. Виктор Павлович чем-то напоминал актера Пьера Ришара – добрый и веселый, совершено не профессорского вида. И правда, по виду скорее чей-то папа, а не суровый небожитель. Но книга «Язык древнейшей ирландской поэзии» еще была свежа в моей памяти, так что сомнений не было – все-таки небожитель, хоть и не внушавший трепета. Помню, как я радовалась, когда получила от него в дар экземпляр «Введения в кельтскую филологию», книгу, которую читала и перечитывала, и к переизданию которой много лет спустя написала предисловие.
Я не знаю, что Виктор Павлович разглядел во мне, но довольно быстро он предложил мне заняться изучением бретонского языка. Причин для выбора именно бретонского было две: во-первых я училась во французской спецшколе и без особого труда могла пользоваться франкоязычными источниками, а во-вторых, и в главных, специалистов по бретонскому языку в СССР не было. Ирландский язык был относительно неплохо изучен, первый перевод ирландских саг был выполнен А. А. Смирновым еще в начале ХХ века, и к 1980-м имелось уже изрядное количество публикаций в области ирландистики, начало которым положила Виктория Николаевна Ярцева. При этом в лице Татьяны Михайловой имелась и молодая поросль специалистов по ирландскому языку и литературе. Неплохо обстояло дело и с валлийским языком: периодически в Институте языкознания появлялся спортивного вида юноша Саша Фалилеев, ученик Андрея Александровича Королёва. А вот бретонский язык оставался неохваченным. И охватить его Виктор Павлович поручил мне. У него была замечательная идея – собрать в Институте языкознания молодых специалистов, каждый из которых проводил бы исследования в области одного из современных кельтских языков. Таким образом в рамках института было бы создано полноценное направление исследований, включающее в себя практически все области современной кельтологии, из которого впоследствии могла вырасти сильная научная школа. Кандидатов и кандидаток в специалисты по каждому языку он выбирал придирчиво, вел долгие беседы. Впервые идею создать такой коллектив он высказал в 1994 году после очередного кельтского коллоквиума в Санкт-Петербурге. Увы, Виктор Павлович слишком рано ушел от нас и не смог довести до полноценного завершения создание такой научной школы. Но сделано в этом направлении было немало, и я благодарна моему учителю за то, что уже конце 80-х мне было поручено фактически начать новое направление в советской кельтологии.
1994 год. На коллоквиуме «Язык и культура кельтов» в Санкт-Петербурге
(фото из архива Анны Мурадовой)
Разумеется, по причине моего слишком юного возраста не обходилось без комических моментов. Мои родители, узнав о том, что я взялась за изучение бретонского языка (с самоучителем «Komzom, lennom ha skrivom brezhoneg», который одолжил мне Виктор Павлович, я не расставалась), принялись благодарить его за то, что он загрузил меня умственной работой, которая должна была способствовать моему хорошему воспитанию и отвлекать меня от общения с мальчиками (вопреки надеждам старших, она совершенно не отвлекла). Виктор Павлович был несколько удивлен, так как мое воспитание в плане моральных устоев в его задачу явно не входило, но заверил в том, что будет и далее давать пищу моему уму.
Неформальная учеба в Институте языкознания увлекала меня куда больше, чем школьные уроки. Виктор Павлович умело поддерживал мой интерес и в результате уже к моменту окончания школы я обладала неплохой кельтологической подготовкой, позволившей мне вскоре учиться в Бретани и получать образование по специальности «Бретонский и другие кельтские языки».
Окончив университеты, я поступила в аспирантуру. Виктор Павлович к этому времени защитил докторскую диссертацию в форме научного доклада, который был невероятно увлекательным. У него была блестящая манера читать доклады и лекции: получалось не только содержательно, но красочно и неизменно весело, даже если речь шла об ином мире и прочих леденящих душу вещах. Распутывание клубков этимологий превращалось в захватывающий рассказ, который никого не оставлял равнодушным. Помню, что конференц-зал Института был полон, несмотря на душный летний день, по ходу доклада звучали ремарки с мест, в общем, это было не формальное постановочное действие, как иногда бывает, а живая и горячая научная дискуссия. Защита получилась настолько яркой и интересной, что кто-то из старших коллег даже ворчал, что, мол, эти молодые докторанты совсем строгость потеряли, не то, что раньше... Такими же интересными были и лекции Виктора Павловича для студентов и аспирантов в МГУ, которые слушатели обожали.
Впрочем, быть аспиранткой Виктора Павловича не означало только сидеть и слушать занимательные рассказы. Несмотря на всю доброжелательность, мой научный руководитель был чрезвычайно требовательным и не упускал случая обратить мое внимание то на недостаточно хорошее знание латинской грамматики, то на пробелы в лингвистической подготовке. Сравнительно-историческое языкознание действительно требовало подготовки, далеко выходящей за рамки той, что я получила в университете Ренн 2 и МГЛУ. Приходилось с карандашом в руках перечитывать «Записки о Галльской войне», а также перелопачивать гору литературы по специальности. И все равно оказывалось, что я чего-то не знаю.
Что же касается собственных исследований, разумеется, и тут требования были очень серьезными. «Простые и красивые этимологии достались первопроходцам в области сравнительно-исторического языкознания, –– говорил Виктор Павлович, — а нам остались одни сложные и не особенно эффектные. После Бенвениста вряд ли кто-то совершит в сравнительно-историческом языкознании переворот. Но все равно мы можем сделать очень многое. Например, если часов шесть подряд посидеть в кабинете и подумать над этимологией какого-нибудь слова, можно прийти к интересным выводам». Мне было жаль, но шесть часов кабинетной работы были в моей ситуации абсолютно не доступны: я растила дочь, приходилось много времени тратить на заработки, так как аспирантская стипендия в конце девяностых — начале нулевых, разумеется, не позволяла покрыть даже самые элементарные расходы. Виктор Павлович всё это понимал, но, тем не менее, считал, что если уж человек взялся за диссертацию, надо написать ее как следует. И за эту требовательность я ему очень благодарна. Помню его добродушно-иронические замечания относительно стиля моей работы: «Аня, я понимаю, что Вы у нас и журналист и писатель, но не нужно в конце каждой главы останавливаться на самом интересном месте, чтобы читатель думал, а что же будет дальше. Пишите выводы по каждой главе, а не интригуйте читателя!»
Еще до моей защиты Виктор Павлович предложил мне работу в Институте языкознания: «Аня, я понимаю, что институтская зарплата — это не зарплата, а пшик. Но Вы все-таки подумайте». Я безо всяких раздумий уволилась из МГИМО, где тогда преподавала и где меня сочли сумасшедшей. Работа в Институте языкознания была в то время менее денежной, но куда более увлекательной, это означало поездки на конференции и международные конгрессы кельтологов, продолжение бретонских штудий, общение с интереснейшими людьми.
Научная жизнь в Институте языкознания кипела, по четвергам устраивались семинары на различные темы, не всегда связанные с кельтологией, но близкие к ней. В ИЛИ, в Санкт-Петербурге, регулярно проводились кельтские коллоквиумы, в которых участвовали как ученые с мировым именем, так и молодежь: студенты и аспиранты. Самое интересное и продуктивное общение начиналось после докладов, когда все усаживались за длинный стол, пели песни на различных кельтских языках, обсуждали текущие вопросы. Было ощущение постоянной работы мысли, поиска, общего важного дела.
Это было то самое время, когда Виктор Павлович объединил не только российских кельтологов из Москвы и Санкт-Петербурга, но и совместно с профессором Шеймасом Мак Махуной основал Societas Celto-Slavica. Учрежденное в 2004 году, это общество начиная с 2005 г. и по сей день регулярно проводит международные конференции с участием исследователей из кельтских и славянских стран. Став заместителем директора Института, Виктор Павлович проявил редкую способность сочетать и научную работу, и успешную административную деятельность. При этом он удивительным образом сохранил то доброе и совершенно не пафосное отношение к рядовым сотрудникам, которое было у него до вступления в ответственную должность. Помню, что когда я постучала, прежде чем войти в его новый замдиректорский кабинет, он был неприятно удивлен — зачем это? Всегда входили без стука.
Должность заместителя директора открывала ему массу возможностей для организации интересных исследовательских проектов. Но, к сожалению, успеть завершить начатое он не смог. В 2005 году на первой конференции Кельто-Славики в Колрейне (Северная Ирландия) был зачитан его посмертный доклад. Однако его усилия не пропали даром и сотрудничество кельтологов, начатое под его руководством, продолжается вот уже пятнадцать лет. Человек жив, пока о нем помнят. Исследователь жив, пока продолжаются исследования. Ну а в моей памяти он остался не только как выдающийся ученый, а как добрый и отзывчивый человек, который по-отечески направил мою жизнь в нужное русло.