Институт языкознания продолжает приуроченный к предстоящему юбилею цикл интервью, посвящённых истории Института. В восьмом интервью Елена Шуванникова побеседовала с заведующей сектором иранских языков Еленой Константиновной Молчановой.
Елена Константиновна, 60 лет назад поступившая в аспирантуру Института и работавшая в нём все последующие годы, вспоминает о директорах Института, своих учителях и коллегах: А. А. Реформатском, Э. А. Макаеве, В. И. Абаеве, В. С. Расторгуевой и многих других.
О секторе иранских языков
Сектор иранских языков по существу образовался в то же время, что и наш Институт языкознания, и первой заведующей была Вера Сергеевна Расторгуева, человек замечательный во всех отношениях. Там также работал Василий Иванович Абаев, ровесник века: он родился в 1900 году, а умер в 2001 году — и при этом все время работал. Он по национальности был осетином, человек большой эрудиции и очень своеобразный: он был, что называется, джигит: никого не боялся, своё мнение всегда открыто высказывал. <…> Вера Сергеевна отличалась широким кругозором и своих аспирантов заставляла читать прежнюю литературу и относиться с уважением к тому, что писалось раньше <…> Она отличалась редкостным трудолюбием, всё делала сама. Никогда не эксплуатировала младшим, что было иногда в других секторах. И отличалась большой демократичностью.
Об иранских языках
Некоторые считают таджикский язык (особенно иранцы) диалектом персидского языка. Таджикский, как и персидский, очень красивый язык. Недавно кто-то мне сказал: «Какой красивый французский язык». Я полностью согласилась с ним, но сказала: «Если не считать персидского и таджикского». Это очень красивые языки. Наиболее приятные воспоминания вызывает у меня работа с информантами и в Таджикистане, и в Иране. Мой интерес больше лежит в области полевой лингвистики, общения с носителями языка. Было очень приятно записывать материал — как в Таджикистане, так и в Иране.
Об А. А. Реформатском и его учениках
Поскольку сегодня мы вспоминали Виктора Алексеевича Виноградова, как не вспомнить его учителя (а он был и нашим учителем) Александра Александровича Реформатского. Человек необыкновенного личного обаяния, необыкновенных знаний и при этом очень демократичный. <…> Его ученица сейчас работает в Институте, тоже одна из старейших сотрудниц — Серафима Евгеньевна Никитина. Была ещё замечательная его ученица Александра Васильевна Суперанская. Она занималась ономастикой… Александра Васильевна была необыкновенно приятная, очень дружелюбная, очень открытая женщина. Очень её не хватает: в любой момент можно было пойти и получить консультацию по этой части.
Об отделе аспирантуры
Когда мы сюда переехали, я ещё была заведующей аспирантурой. Я очень много ходила и хлопотала, чтобы аспирантуре дали отдельное помещение. И нам дали маленькую комнатку на первом этаже, со мной пошли её показывать члены партбюро. Вошли, я сказала: «Вы самую маленькую комнатку выбрали — для такой огромной аспирантуры?» На что одна дама из партбюро сказала: «Скажите, пожалуйста: ей дают комнату, а она недовольна!» «Ей дают комнату» — как будто я там ночевать собиралась. Это было вполне в порядке вещей. Сейчас всё-таки нормально, по-человечески.
Полный текст интервью
Здравствуйте, Елена Константиновна! Рада приветствовать Вас. В 2020 году будет юбилей Института языкознания, Институту исполняется 70 лет. Вы у нас — одна из старейших сотрудниц Института языкознания. Не могли бы Вы рассказать, когда Вы начали работать в Институте языкознания?
Здравствуйте! В Институте языкознания работать вштате я начала в 64-м году в секторе иранских языков. То есть вначале я даже работала не в секторе, не было единиц, я работала в редгруппе. А до этого училась в аспирантуре, это было с 59-го года. Поэтому я многое такое помню, что не все современные сотрудники помнят или знают. Например, при мне сменилось десять директоров. Могу перечислить, кто да кто.
Отлично! Да, пожалуйста.
Можно? Когда я поступила в аспирантуру, наш Институт языкознания, он был объединен с Институтом русского языка Академии наук, и возглавлял этот совмещенный институт Виктор Владимирович Виноградов. Потом, прямо в это же лето или на следующий год, я помню, что я отдыхала где-то на юге и по радио передали, что умер Виноградов Виктор Владимирович. После этого директором, если мне память не изменяет, стал академик же Виктор Иванович Борковский. Очень симпатичный человек, вообще достойные директора у нас, достойные были. Вот. После этого был академик Федот Петрович Филин. После этого, там Институт русского языка, что ли, стал возражать, разделились наши институты. И наш институт тогда же, очевидно, получил место, которое сейчас находится рядом с Музеем изобразительных искусств. Переулочек тогда назывался «улица Маркса-Энгельса», по-моему, он сейчас... его перезвали. Это была старинная усадьба, там также была кафедра философии Академии наук, и в этом дворе бывшей усадьбы там было двухэтажное зданьице малюсенькое, которое, как говорят, раньше было конюшней. Но домик был очень симпатичный. Тесно, очень было там тесно. Вот там уже директором нашего Института языкознания стал Борис Александрович Серебренников, тоже академик или член-корр, сейчас не упомню. После него — Виктория Николаевна Ярцева, член-корреспондент Академии наук. После Виктории Николаевны — Георгий Владимирович Степанов, романист, очень хороший портрет его висит в секторе романских языков. После Георгия Владимировича директором стал Вадим Михайлович Солнцев, он пришел к нам из Института востоковедения, где был замдиректора. После Солнцева — Виктор Алексеевич Виноградов, вот сегодня проводится конференция памяти Виктора Алексеевича, которому исполнилось бы 80 лет. Ну, и после Виктора АлексеевичаВиноградова нашим директором был член-корр Владимир Михайлович Алпатов, и вот теперь Андрей Александрович Кибрик. Итого получается десять человек.
Спасибо! Расскажите, пожалуйста, какова была атмосфера в Институте в то время, когда Вы начали работать? В Институте, в Вашем подразделении, может быть?
Я, во-первых, хочу еще сказать, что когда я поступала, допустим, в аспирантуру, то наш Институт находился на Китай-городе. Это было большое здание, оно и ныне там находится, какого-то министерства, и наш Институт занимал там сколько-то комнат. Ну, остальные все места известны.
Какая была атмосфера. Атмосферу Вы имеете в виду научную, человеческие отношения?
И то, и то интересно!
И то, и то. Тогда я вам рассказала про директоров, скажу о некоторых сотрудниках, о тех, которые как-то мне... я обдумала, кого бы я хотела вспомнить. Ну, начнем даже с первого этажа в том маленьком домике. У нас был малюсенький гардероб, а в нем работала гардеробщицей высокая такая, очень культурная женщина, звали ее Елена Владимировна Завалишина. Фамилия это знаменитая, у меня есть подозрение, что она из семьи декабриста Завалишина. Она никак не показывала, но она располагала... то есть она никак не показывала ни происхождения своего, ничего, необыкновенно приятный человек был, невольно проникались к ней уважением. Вот это Елена Владимировна Завалишина. В дирекции работала секретарь директора Вера Анатольевна Мейер, женщина очень культурная, очень добросовестная, очень порядочная. Она десятилетиями работала, тоже очень приятное воспоминание от нее осталось. Дальше я скажу, у нас библиотека, сначала наша была библиотека, потом она стала общей с Институтом русского языка, и по сей день ее возглавляет Галина Александровна Онежко — но одно время она работала у нас там на улице Маркса-Энгельса. Человек необыкновенной порядочности, необыкновенной доброжелательности. Теперь насчет лингвистов... Да, еще напомню, еще у нас была одна фигура, она несколько экзотическая была, это был главный бухгалтер — Зоя Ивановна Шимарова. Она была, с одной стороны, очень темпераментная, взрывная женщина: например, если человек не так сделал какой-то отчет, который надо было ей отдавать, она могла запросто его порвать в клочки. И если она сердилась на свою сотрудницу, она могла кинуться на нее. Но при этом необыкновенно душевный человек была, и очень часто делилась своими сердечными делами с сотрудниками. Она очень о себе интересную вещь рассказывала. Она откуда-то из деревни, и во время войны она ходила в школу, она была ребенком, она ходила в школу за несколько километров через лес, туда и обратно, и она говорила: «Я очень боялась, и чтобы не так бояться, я шла через лес и во всё горло распевала песни».
Теперь собственно о научных сотрудниках. Поскольку сегодня мы говорили о, вспоминали Виктора Алексеевича Виноградова, как не вспомнить его учителя, а он же, собственно, и наш тоже был учитель, — Сан Саныч, его и звали Сан Саныч, Реформатский. Человек необыкновенного личного обаяния, необыкновенных знаний, и при этом очень демократичный и в манере общения — как он общался с аспирантами, с сотрудниками, — и в манере изложения. Вот у него есть, по крайней мере, два выпуска, «Введение в языковедение» и «Введение в языкознание», если вы их видели, они написаны очень доступно, в любое время их с удовольствием будешь читать. Вот Сан Саныч, так. В том числе его ученица потом была, сейчас работает в институте, тоже одна из старейших сотрудниц, — Серафима Евгеньевна Никитина. Тоже ученица Реформатского. А была еще замечательная его ученица — Александра Васильевна Суперанская. Она занималась ономастикой, у нее есть написанный для ЗАГСов и разных прочих офисов, это «Словарь личных имен», тогда — «народов СССР», то есть какие были носители... там не всё охвачено, но что могла, это небольшая толстенькая книжечка, Думаю, что она переиздавалась, очень полезная. И Александра Васильевна была необычновенно приятная, очень дружелюбная, очень открытая женщина, она умерла, ну может, лет десять тому назад. И очень ее не хватает, в любой момент у нее можно было пойти получить консультацию по этой части.
Так, дальше. Сейчас вот аспирантам читают лекции разные научные сотрудники. В наше время был Энвер Ахмедович Макаев — человек необыкновенной эрудиции, необыкновенной начитанности, очень культурый. Ко всему прочему, он еще был... ну, насчет музыкант сам я не уверена, но во всяком случае очень понимающий и знающий в области музыкальной культуры. Был... это, пожалуй, шутка, в тюркском секторе был Эрванд Владимирович Севортян, очень известный тюрколог. Он начинал этимологический словарь тюркских языков. Почему шутка, потому что его звали Эрванд, и передавали это из уст в уста, что он какому-то аспиранту приезжему, который никак не мог запомнить его имени и как-то его перевирал, и он сказал: «Да чего там, называйте меня просто — сервант». Вот, это был Эрванд Владимирович Севортян. Дальше, замечательный человек был в кавказском секторе, он был заведующим кавказским сектором, его звали Евгений Алексеевич Бокарев. Кавказские языки замечательно знал, а всем таким, которые не так, чтобы специально интересовались кавказскими языками, он рассказывал о Кавказе, о культуре и так далее. Вот я хорошо помню, что мы, раскрыв рот, слушали, какие там... особенно в Дагестане, сколько там этносов и чем они занимаются. Что вот есть ювелиры — и, между прочим, у нас был в его секторе один человек, звали его Саид Магомедович Хайдаков, у него на пальце был очень красивый перстень, и вот он как раз из числа этносов, которые занимались ювелирным делом. Замечательной красоты перстень, он его не снимал. Так что вот Евгений Алексеевич замечательный был человек, заведующий кавказским сектором.
Дальше, могу еще... я сказала про Севортяна в тюркском секторе, там же были еще люди, тоже необыкновенно дружелюбные и всегда готовые прийти на помощь. Это Федор Дмитриевич Ашнин, который, к слову сказать, много чем занимался, в том числе историей языкознания, собственно историей лингвистов. Кроме того, в какой-то момент он занимался историей рода или семьи Трубецких, куда входил Николай Сергеевич Трубецкой, известный лингвист. Анна Александровна Коклянова (или Ковшова), дочка ее работает. А надо сказать вам, я вам сказала про Евгения Алексеевича Бокарева, его дочь и зять, может быть, и сейчас работают в Институте русского языка, их фамилия Лопатины. Дальше, я уже сказала, — Лия Сергеевна Левитская, тюрколог; если вы знаете современную заведующую отделом урало-алтайских языков Анну Владимировну Дыбо, это... Анна Владимировна была аспиранткой Лии Сергеевны Левитской.
До этого я упоминала некоторых из ведущих и известных лингвистов нашего института, особенно... их образы сохранились в моей памяти. Тут я не могу также не сказать о германистах, с которыми наш сектор иранских языков был в очень хороших отношениях. И с одной стороны, это были собственно германисты. Например, тут я не могу не вспомнить Наталью Николаевну Семенюк, которая занималась немецким языком. А также англистов: это моя однокашница была, Ольга Николаевна Селивёрстова, и она меня использовала в качестве информанта, когда она занималась проблемами компонентного анализа. И еще наша тоже давнишняя сотрудница, сейчас она на пенсии, — Галина Ивановна Андреева, которая очень хорошо знала английский язык, и сейчас знает. И я у них я консультировалась вечно на темы английского языка, или немецкого языка. Ну, Виктория Николаевна Ярцева, я вам говорила, была директором нашего Института. У нас была еще Мирра Моисеевна Гухман, которую все боялись, она была очень резкая, и когда были заседания ученого совета, она очень резко всегда выступала, особенно доставалось от нее, был такой лингвист, Рубен Александрович Будагов. Она его не щадила, но даже не щадила и собственного мужа. Собственный муж ее носил фамилию Чемоданов, и когда учились наши старшие поколения на филфаке, он преподавал общее языкознание, которое они между собой называли “введение в чемодановедение”. И ему доставалось от Мирры Моисеевны.
Теперь я должна также сказать несколько слов о нашем секторе, это сектор иранских языков. Который по существу образовался в то же время, что и Институт наш языкознания, и первой, и очень долгие годы, заведующей была Вера Сергеевна Расторгуева — человек замечательный во всех отношениях. И работал также там Василий Иванович Абаев — «ровесник века», он родился в 1900 году, а умер в 2001 году, то есть он полные сто лет... и при этом работал все время. Последний год он уже сидел на кресле, ноги были закрыты пледом, и когда мы к нему приехали на 101-ом году его жизни и привезли ему этимологический... Он был знаменитый этимолог, его четырехтомник имеет международную известность. Сам он по национальности осетин, человек очень такой, своеобразный. Он был, что называется, джигит, никого не боялся, свое мнение всегда открыто высказывал. Он получал за это синяки и шишки, но он никогда не сдавался. И когда мы приехали к нему, уже ему сто лет было, привезли ему первый том «Этимологического словаря иранских языков». Он схватил эту книжку и сказал: «Извините меня, я должен посмотреть», то есть он отвлекся от разговоров. Но потом даже с нами, мы привезли с собой шампанское, он даже пригубил. Это был Василий Иванович.
Я должна сказать, что я... и Вера Сергеевна Расторгуева, и Василий Иванович Абаев преподавали раньше в Университете на филфаке. Там было очень маленькое иранское отделение, и они нам преподавали. Лично я по окончании университета, там были разные предложения, я пошла за ними, о чем никогда не сожалела, потому что в секторе всегда была и дружелюбная, и научная атмосфера. То есть не было таких дрязг каких-нибудь.
Значит, на первых порах еще там были в нашем секторе носители иранских языков. Например, у нас была таджичка, она ученица Веры Сегеевны Расторгуевой — Аза Алимовна Керимова, очаровательный совершенно человек, портрет ее есть у нас в секторе. Были ученики Веры Сегеевны Расторгуевой Эдельман, работает и поныне; Лия Александровна Пирейко — в этом году, нет, в 2018 году, мы отметили ее 90-летие, она жива и воспитывает многочисленное потомство (у нее 8 внуков и 8 правнуков), человек необыкновенно высокой культуры, очень хорошо писала; мой однокашник Валентин Александрович Ефимов, после Веры Сергеевны Расторгуевой он стал заведующим сектором, а после него уже я стала заведующим.
Так какие были основные установки в нашем секторе? Вера Сергеевна отличалась широким кругозором и аспирантов своих заставляла читать и изучать прежнюю литературу и относиться с уважением к тому, что писалось раньше, прежними исследователями. При этом я хорошо помню, еще в Университете она мне дала грамматику персидского языка Зальмана и Жуковского. И она предупреждала: «Отмечайте не только что вы увидели какие-то недостатки в работах ваших предшественников, но главное — обращайте, что они ценного и полезного внесли в науку». Она отличалась редкостным трудолюбием, всё делала сама, никогда не эксплуатировала младших, что было в других секторах иногда. И отличалась большой демократичностью, вот я могу привести такой пример. В 68-м году была огромная международная конференция под эгидой ЮНЕСКО, она проводилась в Душанбе. Можете ли вы представить, что Вера Сергеевна послала трех младших научных сотрудников без степени, без докладов в Душанбе, на эту конференцию, чтобы они поварились в этом котле. А там были все мировые знаменитости, это было замечательное и незабываемое совершенно зрелище. Имен не буду называть, но действительно замечательно. Кроме того, она сразу вовлекала в капитальные научные труды младших научных сотрудников, что тоже далеко не все делают. Так, вот это я вам рассказала.
Спасибо большое за такой подробный рассказ о тех, кто Вам памятен, кого Вы помните! Хотелось бы еще вот такой вопрос узнать у Вас: Вы много сделали в иранистике, расскажите, пожалуйста, о Ваших главных проектах, что Вы считаете наиболее ярким, интересным, значимым для науки.
Вы знаете, когда мы только в Университете учились, я поступала... я, наверное, одна поступала сознательно на восточное отделение, именно на персидский язык. Когда мы проучились год, да, год, нам стало совершенно ясно, что с Ираном особых отношений не было, ехать в Иран никто не ездил, и долгое время после этого. То есть того, что сейчас, скажем, студенты ИСАА, Института стран Азии и Африки, они все ездят в Иран, они ездят туда не на конференции, а на учебу ездят, или на практику, — такого не было, и долго время не было. Поэтому нас переориентировали на таджикский язык. Он очень близок персидскому, некоторые считают таджикский язык, особенно иранцы, диалектом персидского языка. Таджикский, как и персидский, — очень красивый язык. У меня недавно была, с кем беседа, не могу вспомнить, человек этот мне сказал: «Какой красивый французский язык!». Я полностью согласилась с ним и сказала: «Если не считать персидского и таджикского». Это очень красивые языки!
Вот то, что у меня наиболее приятные воспоминания вызывает, — это работа с информантами и в Таджикистане, и в Иране. Потому что мой собственный интерес больше лежит в области, ну скажем, полевой лингвистики, общения с носителями языка, и поэтому это было очень приятно записывать материал как в Таджикистане, так и в Иране. Вот я вам расскажу: был момент, когда в наш институт завезли новую мебель, это было, может быть, в 90-х, что ли, годах, может быть даже не 90-е, 80-е наверно. Не могу вспомнить. Сейчас от этих столов избавились, они были очень нескладные, нехорошие. У нас в те времена было очень много аспирантов-таджиков. И когда надо было книжки привезти, книжки увезти, что-то поставить, поднять и так далее, всегда мужские руки находили. И вот я очень хорошо помню, что один из аспирантов, когда он устанавливал этот стол и прочитал в инструкции — вот что-то такое круглое надо было куда-то пришпандорить, — и он сказал по-таджикски: «Кругляшкании?» (А этот его круглый где?). Вот понимаете, для меня это было, это разговорный абсолютно оборот, в литературном таджикском он употребляется, только когда разговорную речь <нрзб.>, а так нет. И мне это показалось интересным, что я после этого случая, я специальную статью написала на эту тему, то есть я собрала довольно большой материал. Вот это мне было очень интересно.
Ну и в последние годы я занималась и ездила в Иран — это язык иранских зороастрийев. Это язык, который относится к другой группе, чем современный персидский. И зороастрийцы — это, можно сказать, иноверцы для мусульман, и язык их под угрозой находится. Вот я ездила, они в основном живут, их основное место обитания — это городе Йезд в Иране, он находится в пустыне, они туда бежали от преследований мусульман. И они много экзотики сохранили: очень экзотическая фонетика, экзотическая грамматика и так далее. И это я с большим удовольствием тоже делаю.
Елена Константиновна, скажите, пожалуйста, какие изменения в Институте вы наблюдаете за последнее время? Скажем, с момента переезда Института в это здание?
Этот переезд состоялся сорок лет тому назад! (...) Безусловно, изменения есть. Вы знаете, я в течение одиннадцати лет я заведовала аспирантурой Института языкознания, при этом отчеты надо было проводить — у нас очень большая аспирантура была, а еще у нас был филиал в Ленинграде — и мы, приходилось делать отчеты и за Москву, и за Ленинград, это невероятное было. При этом не было отдельной комнаты для отдела аспирантуры, не было секретаря, даже шкафа не было для документов. Это всё в коридоре, на ногах, это было чрезвычайно трудное время. Сейчас, аспирантура все-таки имеет и комнату, и секретаря, в общем, совершенно другая обстановка. Когда мы сюда переехали, я еще была заведующая аспирантурой, и дали нам... я очень много ходила и хлопотала, чтобы аспирантуре сделали отдельное помещение. И нам дали знаете, какое... маленькую комнатку на первом этаже, не буду уточнять, где. Со мной пошли показывать мне, я была заведующая аспирантурой, члены партбюро. Вошли, я сказала: «Вы самую маленькую комнату выбрали для такой огромной аспирантуры?» На что одна дама из партбюро сказала: «Скажите, пожалуйста, ей дают комнату, а она недовольна!» «Ей дают комнату» — как будто я там ночевать собиралась или еще что-то. Вот, это абсолютно было... в общем, вполне в порядке вещей, так. А сейчас, все-таки, это нормально, по-человечески.
Это одно. А дальше скажу вот то, что я вижу сейчас, совсем уж свеженькое наблюдение. Буквально на прошлой неделе, когда 8 марта было. Мы сейчас все находимся в отпуске, то есть у нас сектор небольшой, и кроме того, было очевидно распоряжение, чтобы сотрудники использовали отпуска. И мы, основная часть ушла в отпуск. Сидела моя аспирантка, иранка. Она сидела у компьютера, она каждый день ходит работает, потому что она снимает комнату, ей удобнее здесь работать. Она мне звонит и рассказывает: открывается дверь, входит (Андрей Болеславович) Шлуинский, это замдиректора. А она его знает, потому что он им читал лекции. При этом он читал очень интересно им — он им давал... типа экспериментов. Например, ей он дал... нет, всем им дал татарские фразы какие-то. А она еще сначала мне говорит: «Зачем мне татарский язык? Я им никогда не буду пользоваться». Я ей сказала: «Вы на это смотрите как на ребус, шараду, загадку — разгадывайте загадку!». В общем, поразгадывали мы с ней немножко, она пошла отвечать, что-то ответила, другие, может быть, и меньше ответили. Но вот это, как бы сказать, новый прием, так. Так вот, а в этот раз, 8 марта, она говорит, открывается дверь, входит Шлуинский, с ним кто-то еще, у них в руках цветы и конфеты, так. А конфеты в бумажках по-персидски называются «шоколят». И, значит, они вручили ей цветы и вручили конфеты, и спросили: а где же остальные? На что она сказала, что мы в отпуске. Это приятно. Вот.
Спасибо, Елена Константиновна! И в заключение нашего интервью скажите, пожалуйста, что бы Вы хотели пожелать Институту, сотрудникам Институтам в год его семидесятилетия?
Мне уже приходилось высказываться. Я сейчас наблюдаю такую тенденцию... вот, например, по-моему, это в РГГУ было: приглашают на конференцию и пишут «рабочий язык — английский». Как это: в Москве рабочий язык — английский? Мне это не понятно и не кажется это правильным. Я могу понять, почему, но тем не менее согласиться не могу. Второе — это вопросы публикации. Это очень сложная вещь, вы, наверно, слышали, что сейчас ценятся публикации в зарубежных журналах. Но публикации эти, во-первых, если они и есть, не дешевые, и мы не такую зарплату получаем, чтобы там публиковаться. И кроме того, мне кажется, что и не должна быть установка главным образом на зарубежные журналы или на самые элитные российские журналы. Думаю, что даже элитные журналы не должны также замыкаться в своей узкой среде, а должны — самые разные, то есть демократизм должен быть в этом вопросе. Спасибо!
Спасибо, и — что-то бы Вы хотели бы пожелать, или это такое вот общее пожелание у Вас?
Вот это то, что... с чем мне приходится сталкиваться. Во-первых, это очень трудно. Вот мы делаем очень сложные отчеты, вы знаете, многие вещи не от нас зависят, не от дирекции. А допустим, нам спускают — вот, такое знаменитое ФАНО, которое... отчеты невероятно сложные, мудрые, их... они занимают очень много времени. Вот, как можно скорее избавиться от таких... ну, от отчетов избавиться нельзя, но всё-таки упростить, эту процедуру нужно упростить — жалко тратить время на бумажки.
Спасибо большое Вам, благодарю Вас!
Пожалуйста!
Дата записи интервью: 14.03.2019. Расшифровка: Ольга Соколова