(вернуться к разделу «История подразделений»)
(на страницу сектора прикладного языкознания)
Текст — А. В. Суперанская
Сектор прикладного языкознания (прикладной лингвистики) Института языкознания АН СССР был создан в 1958 г., когда занимавшиеся русистикой секторы были выведены из состава этого Института и на их базе был создан Институт русского языка АН СССР. Тогда Институт языкознания был реструктурирован: в нём было создано несколько новых подразделений, и в том числе Сектор прикладного языкознания.
Сектор возглавил проф. Александр Александрович Реформатский, работавший в неразделённом Институте в Группе общего языкознания. У него был богатый опыт в области прикладного языкознания, которым он занимался с середины 20-х годов, консультируя сотрудников многих неакадемических учреждений по различным проблемам, связанным с языком и его возможностями в отдельных социальных полях.
А.А.Реформатский контактировал с Комитетом по прикладной лингвистике при Секции речи Комиссии по акустике АН СССР, базировавшейся в Ленинграде, и обсуждал там цели и задачи будущего сектора. В конце 50-х гг. им было сформулировано положение о том, что такое прикладная лингвистика. В неё он включал следующие научные направления, которыми занимался и активно интересовался сам:
- Теоретическая и прикладная фонология;
- Ономастика;
- Терминология;
- Машинная обработка текста (машинный перевод);
- Статистика речи;
- Теория перевода;
- Орфография, транскрипция, транслитерация.
Всё это были новые отрасли структурной и прикладной лингвистики, продиктованные практикой и нуждавшиеся в серьёзных теоретических обоснованиях.
Сектор прикладного языкознания был образован в апреле 1958 г. по распоряжению Президиума АН СССР от 14 марта 1958 г. С 6 мая 1960 г. он стал называться Сектором структурной и прикладной лингвистики. По первоначальному плану, в Секторе должно было быть 8 сотрудников, в том числе старших. Реформатский вёл на эту тему переговоры с коллегами из других учреждений. Тематика Сектора была разработана в рекомендательном порядке Комитетом по прикладной лингвистике при Секции речи Комиссии по акустике АН СССР, который предложил Сектору ряд циклов тем:
- Машинный перевод;
- Лингвистическую статистику;
- Транскрипцию и транслитерацию;
- Лингвистическую терминологию;
- Экспериментальную фонетику;
- Искусственные языки и коды.
Но… начинать работу пришлось лишь с двумя младшими сотрудниками, Игорем Александровичем Мельчуком и Ревеккой Марковной Фрумкиной – больше ставок не дали. Фактическая работа началась с 1 июля 1958 г., после разделения единого Института языкознания на институты Языкознания и Русского языка. Сразу же пришлось отказаться от старших научных сотрудников, забыть про искусственные языки и коды, отложить до лучших времён терминологию, не заниматься экспериментальной фонетикой ввиду отсутствия сотрудников и технической базы.
Третий младший научный сотрудник – А.В.Суперанская - заканчивала тему в Секторе С.И.Ожегова, где работала с конца 1956 г. С конца 1958 г., после проходившего в Москве IV Международного съезда славистов, на котором все младшие научные сотрудники были закреплены за отдельными делегациями, помогая иностранцам ориентироваться в огромной Москве,А.В.Суперанская подключилась к тематике Сектора Реформатского по по унифицированной фонетической транскрипции для языков народов СССР. Сектору была предложена идея создания единой фонетической транскрипции для всех языков народов СССР. Была создана комиссия, проведено несколько совещаний. Было решено опубликовать в виде отдельных брошюр материалы по существующим системам транскрипции для языков отдельных групп, а потом свести их воедино на заключительном заседании. Авторы подавали свои разработки очень медленно, чем тормозили работу Комиссии. Но и по тем брошюрам, которые были опубликованы, было видно, что унификацию транскрипции для всех 130 языков Советского Союза провести невозможно: это можно сделать лишь внутри отдельных языковых семей.
Сектор Реформатского как недавно созданный вызывал особое внимание Президиума и руководства Отделения литературы и языка АН СССР. В Решении Бюро ОЛЯ от 30 января 1959 г. говорилось: “Тему “Лингвистическая терминология”, коллективный труд, включить в план научно-исследовательских работ Отделения на 1959 г. Срок выполнения работы 1959 – 1962 гг. Рекомендовать Дирекции Института языкознания при пополнении штата Института обратить внимание на обеспечение указанной темы новыми кадрами”. Штатных единиц на эту тему Сектор не получил. Временно терминологией занимались Виктор Александрович Ицкович и Валентин Семёнович Минавичев. Небольшое кадровое пополнение получила только тема “Машинный перевод” , включённая в общеинститутский план как особо актуальная: с июля 1959 г. один научно-технический сотрудник, Лидия Николаевна Иорданская, с ноября 1960 г. – ещё один научно-технический сотрудник, Рената Давыдовна Равич.
В докладной записке в Дирекцию Института языкознания от 29 февраля 1960 г. Реформатский писал о необеспеченности включённых в план тем кадрами. Но Дирекция проигнорировала и Постановление Бюро ОЛЯ от 30 января 1959 г., и Постановление Президиума АН СССР от 6 мая 1960 г.
14 февраля 1961 г. Бюро ОЛЯ в своём постановлении констатировало “невыполнение Сектором структурной и прикладной лингвистики плана научно-исследовательских работ в 1960 г.”. Но план не был выполнен только по теме “Терминология”, не обеспеченной кадрами и без согласия сектора поставленной в план. Возможно, если бы все сотрудники Сектора вплотную занялись терминологией, эту коллективную работу можно было бы как-то сделать в ущерб остальным темам. Но для такой большой темы необходима концепция и единые принципы, чего в той ситуации не могло быть, а создавать эклектику Реформатский не хотел.
В том же постановлении Сектору ставилось в вину участие его сотрудников в съездах, конференциях, симпозиумах и иных совещаниях, связанных с координацией работ в международном масштабе. “Виною” тому, однако, был недавно прошедший съезд славистов, на котором, находясь в тесных контактах со своими зарубежными коллегами, сотрудники Сектора установили деловые связи. В особенности это относилось к И.А.Мельчуку; яркий образ этого, выглядевшего моложе своих лет “мальчика”, говорившего на нескольких иностранных языках, запомнился многим гостям. После съезда приглашения на всесоюзные и международные конференции и иные мероприятия посыпались в Институт. На всесоюзные конференции сотрудников Сектора иногда командировали, а на участие в международных был жесткий запрет.
В пункте б) Постановления Бюро ОЛЯ от 14 февраля 1961 г. особенно подчёркивалась необходимость “усиления контроля Дирекции Института языкознания над этой сферой деятельности Сектора”.
Участие в мероприятиях вне стен Института для сотрудников Сектора было абсолютно необходимо, поскольку прикладная тематика, новая для Сектора, ставилась и как-то решалась в некоторых неакадемических учреждениях (Госстандарт, Главное управление геодезии и картографии и др.). На совещаниях сотрудники Сектора знакомились с результатами работы разных учреждений, получали от них запросы по своей тематике, порой требовавшие серьёзной теоретической разработки, доселе не существовавшей. Всё это подтверждало положение А.А.Реформатского о том, что “Лингвистика для сектора – по направлению прикладная, а по методу – структурная; тем самым теоретический аспект обязателен для его исследований” (из Предисловия к серии брошюр “Предварительные публикации Сектора”).
И вот, вместо интересной научной работы, начались бесконечные заседания Сектора совместно с представителями Дирекции и Партбюро. На каждом заседании звучал один и тот же вопрос: “Чем всё-таки занимается Сектор?” Очевидно, боялись контактов с иностранцами, нелегальных встреч, сговоров или, что ещё хуже, - подпольной организации. Несмотря на то, что к 1961 г. у сотрудников Сектора было около пятидесяти публикаций, из которых видно, чем они занимались всё это время, лица, контролировавшие сектор, не придавали этому никакого значения и каждый раз повторяли тот же вопрос: “Чем занимаются сотрудники Сектора?”. Казалось, ещё немного, и Сектор закроют. Реформатский завёл папку с надписью “Дело о ликвидации Сектора”, куда складывал все кляузные бумажки.
В июне 1961 г. Сектор принял расширенный план соцобязательств к ХХIII съезду КПСС и успешно выполнил его. Это сыграло свою роль. Заседания с вопросом, чем занимается Сектор, прекратились.
Мельчук был на голову выше многих сотрудников Института, значительно старших его по возрасту, и хорошо понимал это. Он держался с ними несколько свысока, чем вызывал их неприязнь. Его первое появление в Институте было до того, как его зачислили в штат. Он, совмемтно с Ольгой Сергеевной Кулагиной и своим научным руководителем по диплому Алексеем Андреевичем Ляпуновым, читал лекцию о машинном переводе для сотрудников Института. Зал был полон, поскольку тема была новой и необычной – в Институте преобладали описательные работы на материале языков народов СССР. Мельчук держался свободно и непринуждённо, с большим апломбом, без тени смущения перед аудиторией. Говорил преимущественно он. Кулагина, математик, также только что окончившая вуз, выступала спокойно и ровно. Ляпунов был скромнее всех и в конце лишь добавил несколько слов.
Когда Мельчук стал научным сотрудником, к нему валом повалил народ из разных учреждений и просто так, “с улицы”, поговорить о столь необычной возможности – переводить тексты с помощью машины. Мельчук не обладал терпением Реформатского и бегал от своих визитёров, аргументируя это тем, что ему жалко времени. Убегал он и от Рената Григорьевича Котова, которого посылали в Институт языкознания для установления контакта и для переговоров о возможной совместной работе. По иронии судьбы в 1974 г. Р.Г.Котов стал заведовать Сектором.
Мельчук не сидел на месте, а, придя в Институт рано утром и просмотрев свою почту, сбега′л в библиотеку или в какое-нибудь учреждение, где занимался своей тематикой. Он читал очень много и очень быстро. У него было много почитателей, и особенно почитательниц, которые создавали ему славу и известность и выполняли некоторый объём работы для него. Его книги мгновенно раскупались. Мельчук с гордостью говорил о себе: “Я – учёный” – Реформатский о себе так не говорил.
Во время командировок по стране Мельчук резко отзывался о многих сотрудниках Института языкознания, и это, естественно, возвращалось к ним. Неприязнь усиливалась. Его несколько раз вызывали на Партбюро, обвиняя в непомерно широких связях с зарубежными коллегами. Он не выдержал и однажды сказал, что они – стадо баранов. Идя на последнее, расширенное заседание, он опасался самых тяжких последствий, но всё кончилось благополучно для него, однако неприязнь к нему перешла на Реформатского, который “не сумел воспитать Мельчука должным образом.”
В течение 60-х годов Мельчук опубликовал несколько монографий. Он продолжал резко высказываться по многим вопросам в разговорах с малознакомыми людьми, приходившими в Институт “посмотреть на Мельчука”. Это часто выглядело некорректно.
На конференциях, когда выступал Реформатский, поклонники Мельчука довольно громко беседовали, не интересуясь тем, что скажет “старик”, а когда выступал Мельчук, - слушали, затаив дыхание. Реформатский, всегда искавший новых путей в науке и считавший, что ученики должны быть впереди, следил за тем, как Мельчук делает “революцию в языкознании”, не вмешивался в его затеи, но вот появилось печальное стихотворение Реформатского: "Мельчит Мельчук мои заслуги…".
Со дня основания у Сектора был один единственный “шеф” - Реформатский, образующий “вершину”. Теперь у Сектора стало две вершины – вторую сформировали Мельчук и его окружение, в том числе многочисленные друзья, не работавшие в Институте, но часто туда заглядывавшие. Они шумели в тесном коридоре, мешая сотрудникам других секторов. Разговоры о “вызывающем” поведении Мельчука усиливались. Появилась идея уволить Реформатского под благовидным предлогом – возраст – в надежде на то, что с новым начальником Мельчук будет вести себя иначе. И вот, осенью 1970 г., Реформатского попросили найти себе замену. Но разве можно заменить Реформатского со всем многообразием его идей и его культурой?
Новый заведующий должен был удовлетворять трём принципам: быть членом партии, доктором наук и русским по национальности. Единственный, кто обладал этими достоинствами, был Валерий Васильевич Иванов, сотрудник Института русского языка АН СССР, с которым Реформатский начал предварительные переговоры. Но тот не был специалистом ни по одному из направлений, разрабатывавшихся в Секторе. Те, кто могли бы отчасти заменить Реформатского, не обладали каким-нибудь из указанных требований. Вопрос о заведующем временно оставили открытым, но Реформатского решили держать в Институте только до конца 1970 года, хотя он был аттестован до 1972 г. С января 1971 г. его решили перевести на должность профессора-консультанта с половинным планом научной работы, половинной зарплатой и без права занимать руководящие должности.
На последнем в 1970 г. заседании Бюро Отделения литературы и языка АН СССР присутствующие с удивлением обнаружили, что Реформатского нет в списке нового состава Учёного совета Института. Николай Александрович Баскаков спросил, почему в списке нет Реформатского. Директор Института, Виктория Николаевна Ярцева, не моргнув глазом, ответила, что Реформатский сам её об этом просил. Это была откровенная ложь. Такого разговора у них вообще не было.
Реформатский в это время болел. Когда он вышел на работу и узнал эту новость, он пошёл в Дирекцию, где ему сказали, что он остаётся членом Учёного совета до конца года, а когда он в двадцатых числах декабря пришёл, простуженный, на последнее заседание Учёного совета, для кворума, то оказалось, что Совет уже собран в новом составе, и он, больной, с сильным кашлем, шёл под мокрым снегом, через слякоть, зря. Технический секретарь Учёного совета, Людмила Андреевна Гунгер, с которой он долгое время сидел в одной комнате и был в прекрасных отнощениях, узнала об этом накануне, но у ней не хватило духа сказать ему об этом по телефону.
Сектор был обезглавлен, но не закрыт, потому что нельзя было закрыть созданное Реформатским направление, которое уже числилось во всех планах и отчётах.
Реформатский носил эту боль в себе и ни с кем не делился, даже со своими сотрудниками. Вот как описывает эту глубочайшую трагедию учёного, которого лишили его детища, самый первый сотрудник Сектора Ревекка Марковна Фрумкина (1997, 181). “Осенью 1978 года умер А.А.Реформатский. (Он умер 2 мая 1978 г., а похороны были 6 мая - А.С.). Ещё в 1971-м он отказался от заведования Сектором и перешёл на должность консультанта. Это было (пусть косвенно) началом конца нашего сектора именно как группы единомышленников. Вне зависимости от того, чем каждый из нас занимался, мы были прежде всего “реформатские дети”…. Может быть, наш А.А. просто устал. А может быть, уже тогда начиналась его долгая и изнурительная болезнь. Так или иначе, мы с Игорем были просто убиты тем, что Реформатский решил нас покинуть, а ещё более – тем, что он нам об этом не сказал заранее….. Внезапный (по крайней мере для нас) уход Реформатского оставлял Сектор беззащитным перед властью начальства”. В действительности, Реформатский так глубоко переживал то, как с ним поступили, что был не в силах говорить об этом с кем бы то ни было. К тому же, он не знал, что ещё “начальство” придумает завтра.
Сектор продолжал работать. Сотрудники добросовестно выполняли свои индивидуальные планы, так что руководству удобно было отчитываться. В конце 60-х годов внутри Сектора сложилась Группа ономастических исследований, придававшая Сектору некоторую устойчивость. Исполняющей обязанности заведующего Сектором была назначена А.В.Суперанская. В течение четырёх лет она безвозмездно выполняла всё, что требовалось, а в 1974 г., когда Сектор возглавил Р.Г.Котов, получила от Дирекции премию в размере 100 рублей с формулировкой “за добросовестное отношение к своим обязанностям”, как будто добросовестность не входит в моральный кодекс научного сотрудника.
Несколько слов о Группе ономастических исследований (позже – Группа терминологии и ономастики). Когда А.В.Суперанской стало тесно в узких транскрипционных рамках, она начала присматриваться к составу имён, подлежащих транскрибированию, и обнаружила в них много интересного. В 1959 г. в Московском филиале Географического общества СССР была создана Топонимическая комиссия под председательством Владимира Андреевича Никонова. А.В.Суперанская стала учёным секретарём этой комиссии. На заседаниях комиссии выступали многие интересные учёные (историки, географы, языковеды), слушая которых, она поняла, как много нерешённых и даже непоставленных задач имеется в ономастике и что заниматься топонимикой в отрыве от антропонимики нельзя.
А.А.Реформатский неоднократно обращался к ономастике в своих исследованиях и поддержал идеи А.В.Суперанской. В середине 60-х годов в сектор Реформатского удалось перевести из Института русского языка АН СССР Н.В.Подольскую, также участвовавшую в Топонимической комиссии. Её, по экстралингвистическим причинам, не хотели держать в Институте русского языка и первоначально не хотели брать в Институт языкознания, директор которого В.Н.Ярцева аргументировала это так: “А если все начнут заниматься ономастикой? Что же тогда будет”. Но на её столе лежал объёмный материал на непонятном чешском языке, присланный из Президиума. Значит, от него нельзя отказаться. Это был первый вариант Словаря славянских ономастических терминов, разработанный чешскими коллегами по решению V Международного съезда славистов (София, 1963), в котором участвовало очень мало сотрудников Института языкознания, в отличие от Четвёртого съезда в Москве. Подольская оказалась подходящей кандидатурой для выполнения этой, как казалось начальству, “ненужной” для Института работы, и её приняли.
В 1965 г. также из Института русского языка АН СССР в Сектор А.А.Реформатского перешла Велта Эрнестовна Сталтмане. Она работала там в Секторе культуры речи, занималась транскрипцией иноязычных имён собственных и вопросами их адаптации в принимающих их языках.
Три человека – это уже группа. Позже в неё из других подразделений Института языкознания перевели Зою Георгиевну Исаеву и Хоршид Фазыловну Исхакову. Сотрудники Группы выполнили несколько коллективных и индивидуальных работ, вместе с Польской академией наук провели две международные славистические конференции по ономастике.
Последним по времени поступления в Сектор была аспирантка А.А.Реформатского Серафима Евгеньевна Никитина – терминолог, структуралист, фольклорист. Её взяли в помощь Мельчуку по проблеме “Информационный поиск” в ноябре 1970 года, буквально за месяц до расправы с Реформатским.
В Сектор был также принят аспирант Р.М.Фрумкиной Александр Петрович Василевич. Вместе они занимались вероятностным прогнозированием в речевой деятельности, а также цветовосприятием и цветообозначением в разных языках и культурах.
Сектор А.А.Реформатского просуществовал в задуманном им виде, с некоторыми модификациями, до 1976 г.
28 ноября 1973 г. Лидия Николаевна Иорданская блестяще прошла очередную переаттестацию на Учёном совете Института языкознания. На следующий день была аналогичная переаттестация некоторых коллег в Институте русского языка. Л.Н.Иорданская ждала в коридоре результатов голосования, а узнав, что их забаллотировали, сказала выходившему в этот момент из зала сотруднику, от которого во многом зависел результат голосования, что он поступил подло. Об этом тотчас сообщили Ярцевой и направили письмо о “недостойном” поведении Иорданской в Институт языкознания. На следующей неделе Иорданскую уволили.
С 1974 г. заведовать Сектором структурной и прикладной лингвистики стал Р.Г.Котов. Первое время он лишь знакомился с ситуацией, присматривался к сотрудникам, сразу сказал, что в дела ономастов вмешиваться не будет.
И.А.Мельчук был аттестован до 1976 г. 25 января 1976 г. в газете “Нью-Йорк Таймс” появилась его статья в поддержку академика Сахарова, подвергавшегося в то время остракизму. Переаттестацию назначили на 25 марта. Она началась с осуждения Мельчука за эту публикацию, в результате большинство членов Учёного совета проголосовало против него. В 1977 г. Мельчук уехал за рубеж.
Рената Давыдовна Равич работала под его руководством. Когда его уволили, она осталась не у дел. Котов предложил ей сделать какую-то небольшую работу. Она не смогла или не захотела, и была уволена.
В том же 1976 г. Р.М.Фрумкина и А.П.Василевич, придя однажды в Институт, обнаружили, что в Секторе они больше не работают. Без всякого предуведомления и без их согласия, они были переведены в Группу психолингвистики, к которой не имели никакого отношения.
Это был конец Сектора А.А.Реформатского, просуществовавшего с 1958 по 1976 г. На протяжении всего этого времени создавалось впечатление, что кто-то благоприятствует работе Сектора, хочет, чтобы он был, а кто-то другой – препятствует, не хочет, чтобы Сектор продолжал свою работу, как будто одна рука его открывает, а другая - закрывает. На всех учёных советах и партийных собраниях непрерывно повторялось, что языкознание сродни идеологии, а идеология – острейший фронт. Победила идеология.
И что же? Говорят: “История всё расставит по своим местам”. Работы И.А.Мельчука издаются и переиздаются в России и за рубежом, именем академика Сахарова назван проспект в центре Москвы, о жизни и деятельности А.А.Реформатского пишутся диссертации. Он со своими учениками и соратниками открыл научное направление.
Подробности о последних годах существования Сектора Реформатского и о последних годах, проведённых Мельчуком в России, можно прочитать в приложении к переизданной в Москве книге: Мельчук И.А. “Опыт лингвистической модели ‘смысл – текст’ ” (М., 1999). А ведь связями смысла и текста Реформатский начал заниматься а 20-е годы ХХ века. Некоторые итоги этого изложены в его работе «Техническая редакция книги» (М., 1933), незаслуженно забытой в наши дни. Это видно хотя бы из того, что многие выведенные им аксиомы безжалостно нарушаются современными полиграфистами.
Пришедший на смену Реформатскому Котов выступил в 1976 г. на Учёном совете Института. Он сказал, что славные традиции российской прикладной лингвистики следует развивать. Получив одобрение, он стал набирать новых сотрудников. Из прежних в Секторе осталась только С.Е.Никитина.
Группа ономастических исследований была от сектора отделена. Волею судеб в этой группе оказался и Реформатский.
(вернуться к разделу «История подразделений»)
(на страницу сектора прикладного языкознания)