Языковое сознание и образ мира
Этнокультурные исследования языкового сознания

Н.В. Дмитрюк

Ассоциативные портреты — характеристики представителей русского и казахского этносов

В настоящее время в отечественной психолингвистике большое внимание уделяется изучению значения слова и его связи с реальной действительностью и с индивидуальным сознанием. В этой связи большое распространение получили концепции значения слова, рассматриваемые в рамках антропологической/антропоцентрической когнитивной семантики. Будем исходить из того, что значение (в том числе значение слова) существует в двух формах — языковой (вербальной) и предметной. Вербальное значение лишь «отсылает» к предметному, которое базируется на перцептивном образе и существует либо как нечто «внешнее» (например, в языке, в действительности), либо как нечто «внутреннее» (в сознании). А поскольку основной задачей семантических исследований является «изучение сигнификативных значений», то оказывается, по утверждению Ю.А. Сорокина, что «изучение соматологического поля (поля названий человеческого тела) предполагает совмещение и „внутреннего“, и „внешнего“, рассматриваемых как некоторая лингвокогнитивная (интеллектуально-психическая) данность» [Сорокин 1998: 34].

По утверждению А.А. Залевской, слово «включено во внутренний контекст, который является и перцептивным и, когнитивным, и аффективным, вербальным и невербальным, а процесс идентификации слова является сложным процессом считывания всех этих характеристик носителем языка» [Залевская 1992: 30-31]. Изучение взаимодействий между языковой / речевой и неязыковой / неречевой семантикой, между языком и сознанием (интеллектом), то есть переход «внешнего» во «внутреннее» и наоборот рассматривались еще в работах Н.И. Жинкина [1982] и ведется до сих пор [см. Караулов 1987; Залевская 1992, 1999; Каменская 1990 и др.].

Язык мысли Ю.Н. Караулов рассматривает как промежуточный язык, в который могут быть включены образы, гештальты, схемы/фреймы, символы, формулы и слова, и выделяет три уровня структуры языковой личности: вербально-семантический, тезаурусный (когнитивный или лингвокогнитивный) и мотивационный, управляющий «субъективированной языковой семантикой, т.е. ассоциативной вербально-семантической сетью, в которой осуществляется переход из „внешнего“ во „внутреннее“ и наоборот и которая позволяет дешифровать „субъективированные знания о мире“» [Караулов 1987: 174].

В соответствии с тремя уровнями структуры языковой личности Ю.Н. Караулов выделяет три типа психоглосс, понимая под ними «некоторый синхронный вариант языкового сознания» и считая, что они существуют в «лексикализованном, органически спаянном со словом факте грамматического строя … или же языковом факте, относящемся к потребностно-мотивационной, деятельностно-коммуникативной сфере личности» [Там же: 160].

Понятия структуры языковой личности и выделение разноуровневых психоглосс (лингвопсихоглосс) Ю.А. Сорокин увязывает с лингвокультурологическими антропологическими исследованиями. По его мнению, лингвопсихоглоссы существуют в виде диффузной совокупности, воспринимаемой испытуемыми как нечто целостное и универсально используемое в качестве оценок соматологической карты человеческого тела (своей и имплицитно — чужой). Другими словами, и лексикон, и грамматикон, и семантикон, и прагматикон языковой личности является, по Караулову, расплывчатыми и пересекающимися множествами [см. Караулов 1987: 91]. Их составной частью, добавляет Ю.А. Сорокин, является и «соматикон — совокупность соответствующих психоглосс, автообразов, позволяющих личности рассматривать себя, свой витальный и ментальный мир как единое целое… Именно соматикон и представляет собой такое гиперобразование, на чьи установки „работают“ и остальные уровни» [Сорокин 1998: 36].

Развивая эту мысль дальше, Ю.А. Сорокин предлагает наряду (и по аналогии) с семантической окрестностью [см. Петренко 1988: 38-75; Каменская 1990:102-105] постулировать существование и соматологической окрестности. Точнее говоря, «разумно предполагать, что соматологическая окрестность входит в семантическую как одно из ответвлений ассоциативной сети. В то же время нет оснований считать, что соматологические лингвопсихоглоссы не представлены и на других уровнях языковой личности (но преимущественно на мотивационном, предполагающем ситуационно-операциональное использование критериев-оценок телесной сферы). Все три вида окрестностей: вербально-семантическая, тезаурусная и мотивационная, — а также соматологическая окрестность (при всей „условности“ ее выделения) и когнитивны, и культурологичны, причем есть основания утверждать, что оба качества, присущие окрестностям двух сопоставляемых лингвокультурных областей, имеют различную мощность (находятся в разных измерениях) в силу различий между этническими/национальными средами» [Сорокин 1998: 36].

В нашем исследовании мы предпринимаем попытку доказать это утверждение в ходе анализа соматологических портретов и автопортретов носителей двух различных этнических сообществ — русских и казахов — в негомогенной лингвокультурной среде. Теоретически обоснованное положение о несовпадении разных, этнически обусловленных, «картин/образов мира», «образов сознания», на наш взгляд, может получить практическое подтверждение в иллюстрации обобщенных этнических образов-портретов, полученных экспериментальным путем в ходе направленных ассоциативных экспериментов.

Вслед за другими исследователями (Сорокин, Митамура Маки, Трофимова, Курбангалиева и др.), мы исходим из утверждения, что «образ/ картина мира» оказывается «размещенной» в соматическом автообразе: человек воспринимает «внешнее» (окружающий мир) через «внутреннее» (свое сознание), причем этнически ориентированно, а границы двух этих образов (образ мира и образ себя в этом мире) достаточно подвижны, полны взаимных противоречий и переходов, совпадений и различий. Именно поэтому наиболее оправданным и эффективным на сегодняшний день (доказавшим свою валидность) инструментом исследования «проекций» внешнего мира и внутреннего самоощущения в языковом сознании индивида является использование свободных и направленных ассоциативных экспериментов, позволяющих получить сумму ассоциативных ответов-реакций, указывающих, хотя и в самом общем виде, на глубинные модели вербального поведения носителей языка. Не исключая возможности использования других методик, способных оказаться перспективными в исследовании языкового сознания, мы вслед за другими исследователями [см. Залевская 1999] считаем бесспорным тот факт, что материалы ассоциативных экспериментов позволяют получать достаточно надежные и нетривиальные выводы о формах существования и функционирования языкового сознания (в том числе — в негомогенной лингвокультурной среде, что является темой нашего исследования), а также наметить пути к решению ряда лингвистических, культурологических и психологических задач, в частности, в рамках соматологической окрестности получить данные об этнических портретах и структуре национального характера личности, а также материал для описания личности как противоречивого, но целостного единства.

В этой связи отметим актуальность исследования проблемы межличностной перцепции (вербальной и невербальной) и, в частности, вопрос о том, являются ли ассоциативные портреты авторефлексивными, что косвенно оказывается включенным и в круг наших исследований. Хотя в процессе межличностного общения «мы судим о других по аналогии с собой, мы не утверждаем, что аналогия с собственной личностью является единственным механизмом познания другого человека» [Розен 1975: 50-51].

В контекст подобных рассуждений вписывается и трактовка М. Мерло-Понти системы отношений «я — другой», когда между сознанием и телом «Я» и сознанием и телом «другого» появляется внутреннее отношение, и «другой» выступает не как «фрагмент мира», а как видение мира и носитель поведения, отличного от собственного.

Вопрос об авторефлексивности ассоциативных соматологических портретов ставился и другими исследователями [Трофимова 1999: 17] по поводу того, что существует устойчивое мнение, что в соматических экспериментах исследователь получает набор характеристик, с помощью которых информант описывает тело представителя данной лингвокультурной общности. Однако материалы таких экспериментов показывают, что информанты описывают не только портрет типичного носителя родного языка, но и тип другой этнической личности (например, своего этнического соседа). Такие перверсии отмечаются не только в свободных ассоциативных экспериментах, но и в направленных, перекрестных, требующих от информантов разграничения этнических портретов (к примеру, «Русские глазами русских», «Казахи глазами казахов», «Русские глазами казахов», «Казахи глазами русских» и под.), то есть отмечаются факты, когда испытуемые приписывают себе черты другой этнической группы и наоборот. На эти несоответствия мы укажем в ходе анализа полученных материалов, попытавшись дать им приемлемые объяснения.

Исходя из всего сказанного, следует констатировать, что экспериментальное исследование взаимосвязей и взаимоотношений между «образом мира» и «автообразом» (сомаавтообразом), как и изучение других факторов, предопределяющих этнокультурную специфику речевого и неречевого поведения и общения, находится еще на предварительной стадии изучения.

В этом контексте рассмотрим данные, полученные нами в ходе психолингвистического исследования ассоциативного поля соматологической карты человеческого тела.

Своей целью мы выбрали описание одного из фрагментов обыденного сознания, а именно: тех способов и форм восприятия и оценки человеческого тела, которые характерны для представителей двух интересующих нас лингвокультурных сообществ — русских и казахов. Представляется интересным рассмотреть, как типологически одинаковый культурный объект — человеческое тело — воспринимается и оценивается представителями данных этносов. Нами было проведено несколько серий направленного ассоциативного эксперимента по уже ставшей традиционной в отечественной психолингвистике методике: на первом этапе выявление ассоциаций-определений к стимулам — названиям частей тела, и на втором этапе — получение сравнений к наиболее частотным определениям, полученным на первом этапе. В качестве исходного материала нами были взяты 26 русских слов-стимулов — наименований частей человеческого тела (соматизмов) и их эквиваленты (переведенные соответствия) на казахском языке, которые были представлены в форме анкет и предложены испытуемым для их описания с помощью определений-прилагательных: голова, шея, волосы, губы, руки, рот, брови, нос, лоб, зубы, глаза, тело, уши, ноги, живот, грудь, фигура, пальцы, щеки, плечи, подбородок, скулы, лицо, ногти, колени, спина.

Первоначально полученные результаты первого этапа эксперимента — определения-прилагательные, ассоциированные с частями тела человека, не обладали целостностью создаваемого «обобщенного» образа представителя этноса, а были маркированы по проявлению феминности или маскулинности: волосы длинные, заплетенные, грудь соблазнительная, пышная, ногти накрашенные, голос высокий, тонкий, фигура изящная, хрупкая  — явно характеризуют женщину; с другой стороны, реакции типа: плечи широкие, руки сильные, мозолистые, грудь волосатая, ноги мускулистые, фигура накаченная, подбородок волевой и др. — скорее всего, соотносятся с портретом мужчины. В связи с этим, в ходе проведения последующих серий эксперимента мы решили предпринять попытку разграничения ассоциативных реакций по гендерному признаку и ввели дополнительную дифференцирующую графу, «разъединив» облик русского/русской и облик казаха/казашки.

До сих пор в известных нам работах, посвященных психолингвистическому изучению соматического поля (карты) человеческого тела такого гендерного разграничения его (тела) характеристик предпринято не было, хотя логическая необходимость такой дифференциации очевидна и не могла быть не замеченной исследователями1. Фрагментарно этот фактор (феминности/маскулинности) был учтен в работе У.М. Трофимовой: «С целью конкретизации оценки частей тела по фактору феминности/маскулинности с русскими информантами был проведен экспресс-анализ, показавший, что носители языка склонны характеризовать части тела либо как феминные (лицо, фигура, ноги и т.д.), либо как маскулинные (плечи, лоб, голова, подбородок). При сопоставлении с имплицитной маркировкой по данному параметру на первом и втором этапах эксперимента проявляется тенденция носителей русского языка преимущественно оценивать атрибуты как маскулинные, субстантивы — феминные. Если учитывать представление о патриархальности русского сознания [Уфимцева 1997], такие результаты подтверждают тезис о том доминировании в тексте русского эксперимента атрибутов („горизонтальная“ стратегия). Пилотажный эксперимент, проведенный на носителях китайского языка, подтвердил универсальность данного фактора, что, по всей видимости, обусловлено его зависимостью, прежде всего от социально-культурных явлений. В то же время несколько большая тенденция к маскулинной оценке у китайских информантов коррелирует с доминированием в тексте китайского эксперимента субстантивов. Некоторое варьирование по этому фактору детерминировано возрастом и полом носителя языка» [Трофимова 1999: 20-21].

Необходимость учета гендерного фактора, а также полезность не только межэтнических, но и внутриэтнических сопоставлений при анализе характеристик соматизмов отмечается в работах Ю.А. Сорокина [1994, 1998], Митамура Маки [1999], У.М. Трофимовой: «…различия в эталоне мужского и женского облика оказываются гораздо существеннее, чем различия между представителями разных этнических групп» [Трофимова 1999: 18].

Для проведения последующих серий эксперимента нами были подготовлены новые анкеты, в которых был учтен принцип гендерного разделения ассоциативных реакций, а также совмещены оба этапа направленного ассоциативного эксперимента: участнику эксперимента предлагалось сразу в одной анкете описывать человеческое тело с помощью ассоциаций-определений к стимулам — соматизмам и здесь же, во второй колонке, подбирать сравнения к названным определениям. В соответствии с новым содержанием анкет были определены 4 группы русских участников эксперимента по 100 человек: 1) «Русские мужчины о русском мужчине»; 2) «Русские мужчины о русской женщине»; 3) «Русские женщины о русском мужчине»; 4) «Русские женщины о русской женщине» (всего 400) и 4 — в казахской части эксперимента: 1) «Казахи-мужчины о казахах-мужчинах»; 2) «Казахи-мужчины о казашках-женщинах»; 3) «Казашки-женщины о казахах-мужчинах»; 4) «Казашки-женщины о казашках-женщинах» (400).

Отметим, что в число русских испытуемых вошли 200 казахстанских и 200 российских студентов (поровну мужчин и женщин). При этом интересно подчеркнуть неожиданно открывшуюся при внутриязыковом анализе картину совпадений и несовпадений ассоциативных реакций на одинаковые стимулы у русских из Казахстана и русских из России. Оказалось, что наиболее частотные (3-4 самых типичных) реакции всегда совпадали, но на «периферии», и особенно при выявлении сравнительных ассоциаций у русских из Казахстана проявлялась достаточно отчетливо выраженная национально-культурная специфика иного, отличного от российского «мировидения». Например, в ответах чимкентской части испытуемых отмечены такие сравнительные ассоциации, как колени большие, широкие как у верблюда, пальцы скрюченные, старческие как саксаул, скулы широкие как у азиата, брови густые как у узбека, глаза красивые как у узбека, глаза карие как у барана, верблюжонка, волосы густые как камыш и многие др.

Анализируя материалы первого этапа эксперимента — реакции-определения различных частей тела, мы в соответствии с установившейся традицией их классификации [см. Тарасов, Сорокин, Уфимцева 199; Сорокин 1994; Уфимцева 1995 и др.], распределяли ассоциативные ответы испытуемых по следующим группам: 1. форма; 2. цвет; 3. размер; 4. физические + социальные характеристики, которые, вслед за Ю.А. Сорокиным, будем называть симбиотическими. Данная классификация достаточно полно описывает параметры человеческого тела, однако в процессе обработки и анализа полученного материала выявлялись некоторые несоответствия избранной «сетки координат». Во-первых, различна степень конкретизированности используемых рубрик (ср.: «размер» и «социальные характеристики»). Во-вторых, «сбивает» многоаспектность восприятия и идентификации многозначных слов-характеристик (ср.: «светлая голова» — в рубрике «цвет» и в рубрике — симбиотических характеристик). В-третьих, амбивалентность ассоциативных стратегий в отношении 4 рубрики проявлялась в том, что признаки, представленные в ней, могут быть в равной мере и физическими, и социальными, а в ряде случаев «физическое» существует как форма указания на «социальное».

В целом же данная эмпирическая классификация ассоциативных полей (определений-оценок) позволила выявить некоторые основные тенденции. К центральным рубрикам, наиболее типичным и постоянно востребованным при описании всех заданных в эксперименте соматизмов, относятся «форма» и «размер», имеющие «поверхностно — изобразительный» характер. Наименее «аранжирована» рубрика «цвет»: ее нечастая востребованность, неактуальность, проявляющаяся в отказах от ответов и в наибольшем количестве «пустых ячеек» в классификационной карте, объясняется, видимо, тем, что не все части тела человека описываются в цвете, тем более — не всеми известными данной культуре цветами. Рубрика «социальные характеристики» наиболее востребована такими соматизмами, которые воспринимаются функционально или эстетически (голова, глаза, руки и др.), причем особую, превалирующую роль играют не столько естественные (двигательно-моторные, биологические) свойства этих соматизмов, сколько их социально значимые, эмоционально окрашенные признаки.

Для удобства сопоставления и оптимизации процесса анализа ассоциативных реакций (как в рамках внутриязыкового, так и межъязыкового анализа) нами были отобраны наиболее употребительные, чаще всего три самые частотные ассоциации на стимулы-соматизмы, а результаты были сведены в соответствии с классификацией по 4 основным параметрам (форме, размеру, цвету и симбиотическим признакам) в таблицы, каждая из которых представляет собой в обобщенном виде фрагмент так называемой «соматологической карты» человеческого тела — фрагмент ассоциативного этнического (русского и казахского) «портрета» мужчины (глазами самого мужчины и женщины) и «портрета» женщины (глазами самой женщины и мужчины).

Нами были составлены по 26 таблиц в русской и казахской части эксперимента, отражающие наиболее характерные (частотные) определения к каждому заданному стимулу-соматизму. Каждая таблица включает в себя «обобщенный» облик русского мужчины или женщины, увиденный глазами русского мужчины или женщины, и аналогично в казахской части — «обобщенный» облик мужчины-казаха и женщины-казашки, увиденный ими же.

В каждой «ячейке» представленной в таблице соматологической карты человеческого тела названы лишь самые частотные характеристики-определения стимула-соматизма (он обозначен в названии таблицы под тем номером, в порядке которого был представлен в рабочей анкете в ходе эксперимента). Кроме того, внизу каждой ячейки указывается и общее количество реакций данного типа, и их процентное к общему количеству соотношение: напр.: Всего 44 (43,71%). В соответствии с зафиксированными в таблицах обобщенными ассоциативными данными, а также с учетом и других, не отмеченных в таблице реакций, попытаемся установить наиболее характерные черты полученных авто- и гетеропортретов, сопоставив их между собой внутри одного этноса, а также сравнив полученные этнические портреты между собой.

Характеризуя облик русского мужчины, на слово-стимул голова (см. табл. 1) мужчины дали 104, а женщины 106 ассоциаций (не считая шутливых, тавтологических и прочих, не вписывающихся в классификацию), из которых большую часть представляют симбиотические характеристики: и мужчины, и женщины ценят голову мужчины, прежде всего, за ум: определение умная (18/16) - самая частотная в обеих группах информантов. Однако другие симбиотические реакции по-разному характеризуют голову русского мужчины: сами они приписывают ей качества крепкой 6, мудрой 4, светлой 3, а женщины, кроме смышленой 3 и ученой 3, определяют ее и как тяжелую 3, хмельную 3. Среди малочастотных симбиотических реакций и мужчины, и женщины отмечают, что она чистая и грязная, лохматая и кудрявая, больная и здоровая, красивая, стриженая, садовая, с проседью и проч. Вместе с тем, у мужчин больше встречаются не вполне лестных характеристик (бесшабашная, дурная, два уха, тупая, дубиноголовая), в то время как женщины, наряду с отрицательными определениями (бестолковая, пьяная, безмозглая) больше дают комплиментарных характеристик: изобретательная, здравомыслящая, приятная, ясная, надежная, любимая и др. Всего на стимул голова (мужская) женщины дали 39 симбиотических реакций (36,8%), а мужчины — 46 (44,2%).

Следующая по числу реакций на этот же стимул рубрика «размер»: женщины дали 34 ответа (большая 16, крупная 8, средняя 2, средних размеров 2, больше среднего 2, небольшая 2, маленькая 1 — 32,1%); мужчины — 27 ответов (большая 14, крупная 7, средняя 3, небольшая 1, не очень большая 1, маленькая 1 — 26%). Для женщин, как видим, размер головы мужчины — более актуализированный признак, чем для мужчин.

Третья рубрика «форма» представляет наибольшее сходство и в качественном, и в количественном отношении: и мужчины, и женщины ее видят в основном круглой (8/10), овальной (5/10) и пропорциональной (2/2), а также округлой 2, яйцеобразной 2 (женщины) и квадратной (мужчины).

Самой малочисленной оказалась группа реакций, обозначающих цвет головы, что естественно, так как собственно голова, как правило, не маркируется признаком цвета, и названные испытуемыми определения скорее относятся к цвету волос, а не самой головы: и мужчины, и женщины называют такие характеристики, как седая, русая, рыжая, темная и др. Особо стоит отметить реакцию светлая, которую мы отнесли и в графу «цвет», и к симбиотическим ответам в соответствии с предложенным рядом сравнением: если светлая, как у умного человека — это симбиотическая реакция, а если светлая, как солнышко, как прозрачное яблоко — то это цветовая реакция (в таблице эта реакция отмечена * как многозначная).

Таблица 1. ГОЛОВА
Всего/Прочие самые частотные реакции
форма размер цвет симбиотические
Облик русского мужчины глазами мужчины 104 круглая 8
овальная 5
квадратная 2
всего 21 (20,2%)
большая 14
крупная 7
средняя 3
всего 27 (26%)
седая 3
*светлая 3
всего 10 (9,61%)
умная 18
крепкая 6
мудрая 4
*светлая 3
всего 46 (44,2%)
женщины 106 круглая 10
овальная 10
пропорциональная 2
всего 25 (23,5%)
большая 16
крупная 8
маленькая 2
средняя 2
средних размеров 2 всего 34 (32,1%)
*светлая 5
седая 2
русая 1
всего 8 (7,54%)
умная 16
смышленая3
хмельная 3
тяжелая 3
ученая 3
всего 39 (36,8%)
Облик русской женщины глазами мужчины 102 круглая 19
овальная 16
аккуратная 3
всего 44 (43,1%)
маленькая 8
небольшая 4
средняя 3
всего 18 (17,6%)
русая 5
*светлая 5
крашеная 2
всего 16 (15,6%)
умная 7
*светлая 5
красивая 4
всего 24 (23,5%)
женщины 108 круглая 17
овальная 12
аккуратная3
всего 36 (33,3%)
маленькая16
небольшая 9
большая 4
всего 33 (30,5%)
*светлая 2
русая 2
темная 2
всего 10 (9,26%)
умная 12
красивая 6
*светлая 4
всего 29 (26,8%)

Рассмотрим аналогичным образом ассоциативные реакции на стимул голова, характеризующие облик женщины, как ее увидели русские мужчины и женщины (см. табл.1).

Прежде всего, на первом месте по числу ответов и у мужчин, и у женщин оказалась рубрика «форма»: мужчины дали 44 ответа (43,1%), женщины — 36 (33,3%), по содержанию полностью совпавшие даже в порядке убывания частоты: круглая (19/17), овальная (16/12), аккуратная (3/3).

На втором месте стоят у мужчин — симбиотические характеристики (24 ответа: умная 7, светлая 5, красивая 4, прелестная 2, горделивая 1, бестолковая 1, с косой 1, с прической 1, обычная 1, изящная 1 - 23,5%), у женщин - группа «размер» (33 реакции: маленькая 16, небольшая 9, большая 4, не очень большая 2, средняя 2, не большая, не маленькая 1 - 30,5%). На третьем месте у женщин стоит группа симбиотических реакций (29 ответов: умная 12, красивая 6, светлая 4, мечтательная 2, ухоженная 1, гладкая 1, пышная 1, простоволосая 1, втянутая в плечи 1 — 26,8%), а у мужчин группа «размер» (18 реакций: маленькая 8, небольшая 4, средняя 3, большая 2, не очень большая 1 — 17,6%).

Рубрика «цвет» так же, как и при описании головы мужчины, оказалась менее всего востребованной: кроме одинаковых в мужских и женских ответах русая, светлая, темная, рыжая, появились реакции крашеная (мужчины), золотисто-каштановая, темно-русая (женщины).

Таким образом, общность в облике мужчин и женщин при описании головы проявляется в характеристиках формы (круглая, овальная; у мужчин — пропорциональная, у женщин — аккуратная). По размеру мужская и женская головы единодушно противопоставлены друг другу: у мужчин она в основном большая и крупная, у женщин — маленькая и небольшая. Цветовая характеристика касается больше цвета волос, а не самой головы и примерно одинаково маркирована у мужчин и женщин: светлая, русая, седая. Среди симбиотических реакций и для мужчин, и для женщин голова, прежде всего, определяется с интеллектуальной стороны: умная, мудрая, смышленая, но все же применительно к мужчинам этот признак гораздо значительнее (18 и 16 ответов умная), а применительно к женщинам он менее актуален (7 мужчин и 12 женщин назвали признак умная), зато для женщин больше эстетических, воспринимаемых зрительно определений: красивая, прелестная, ухоженная и проч.

Рассмотрим фрагмент соматологической карты — ассоциативных реакций на этот же стимул бас (голова) в представлении казахов (см. табл. 2).

Голову мужчины-казаха сами же мужчины охарактеризовали 103 определениями, а женщины — 111. Наиболее многочисленная группа ассоциаций у мужчин — характеристика формы (44 реакции, 43,7%), а у женщин — симбиотические характеристики (44 реакции, 39,6%). Голова по форме во всех группах характеризуется как круглая, кругловатая, и овальная, слегка овальная. В большей степени этот признак характерен для информантов-мужчин (см. табл. 2), хотя достаточно представлен и в остальных группах испытуемых при характеристике и мужской, и женской головы.

К характеристикам формы головы, кроме перечисленных, женщины добавили определение плоская 4, отсутствующая в арсенале мужских характеристик, и реакцию четырехугольная 2, которая отмечена как единичная и у мужчин.

Среди симбиотических реакций наиболее частотной — всегда на первом месте — и у мужчин, и у женщин выступает ассоциация умная 10/8); однако, мужчины, кроме того, видят ее (голову) твердой 6, обыкновенной 3, правильной 2, а женщины замечают, что она красивая 7, справедливая 6, с волосами 2, и лысая 2, смеющаяся, улыбающаяся 1 и проч. Общими для мужчин и женщин симбиотическими реакциями являются малочастотные ассоциации думающая, кудрявая, бестолковая и золотая в значении оценки, а не цвета, судя по данным рядом сравнениям.

Таблица 2. БАС (голова)
Всего/Прочие самые частотные реакции
форма размер цвет симбиотические
Облик мужчины-казаха глазами мужчины 103 круглая 26
овальная 9
круглая 5
Всего 44 (43,71%)
большая 14
большеватая 3
средняя 2
Всего 21 (20,38%)
- умная 12
твердая, тяжелая 6
нормальная 3
Всего 30 (29,12%)
женщины 111 круглая 14
овальная 9
плоская 4
Всего 33 (29,72%)
Большая 12
Большеватая 3
средняя 7
Всего 27 (24,32%)
белая 2
черная 2
Всего 4 (3,6%)
умная 8
справедливая 6
думающая 4
Всего 44 (39,63%)
Облик женщины-казашки глазами мужчины 109 круглая 18
овальная 15
круглая 6
Всего 46 (42,2%)
маленькая 8
маленькая 6
средняя 5
Всего 22 (20,1%)
черная 2
белая 2
Всего 6 (5,5%)
умная 10
красивая 7
тупая 4
Всего 34 (31,19%)
женщины 100 круглая 20
овальная 12
круглая 5
Всего 38 (38%)
маленькая 10
средняя 4
небольшая 2
Всего 17 (17%)
- умная 8
красивая 7
приятная 2
Всего 37 (37%)

Характеристика размера головы мужчины совпадает в оценках и мужчин, и женщин даже по степени употребительности этих определений: большая 14/12, большеватая 3/3 и средняя 2/7. Эта группа не так разнообразна, как две вышеназванные другие, но достаточно многочисленна за счет высокочастотности реакции большая, которая является наиболее актуальным признаком среди других характеристик головы мужчины-казаха. Единственная цветовая реакция белая относится скорее к цвету волос, а не головы.

Что касается описания головы женщины-казашки, то во многом содержание рубрик повторяется: по форме она также круглая 18/20, 6/5 и овальная 15/12 по мнению и мужчин, и женщин. Среди симбиотических реакций также на первом месте ассоциация умная 10/8, красивая 7/ 8, но мужчины считают ее также тупой 4, больной 2, хотя, как и женщины, отмечают, что она красивая 1/1, приятная 1/2, хорошая 1/2, уважаемая 1/1.

Размер головы женщины-казашки, как и в русском варианте, противопоставлен размеру мужской головы: она маленькая 8/ 10, средняя 5/4, небольшая 3/2. Две цветовые характеристики белая 2, черная 2 могут быть восприняты как определения цвета волос, но следует учесть, что эти прилагательные в казахской языковой культуре весьма многозначны, и могут обозначать не только белый цвет, и все белое, молочное, светлое, чистое, хорошее; и наоборот, прилагательное черное — не только обозначение цвета, но и всего мрачного, плохого, дурного. В этом контексте данные определения можно отнести и к разряду симбиотических как отрицательные и положительные характеристики слова-стимула.

Анализ как в русской, так и в казахской части эксперимента, выявил определенные характерные черты, свойственные такой части человеческого тела, как голова, которая различается у мужчин и женщин, прежде всего размером, совпадает по форме, почти не маркирована цветовыми обозначениями; социально значимым является признак ума, причем, для мужчин в большей степени, чем для женщин, которые голове (своей и мужской) хоть и приписывают значимость интеллектуальных способностей, но видят ее также эстетически (красивая, прелестная, горделивая).

Русские мужчины более строги и категоричны в оценках себя, но терпимее к женщине; русская женщина одинаково комплиментарна к себе и к мужчине. Мужчина-казах характеризует себя скорее нейтрально и положительно, а женщину — нейтрально; женщина-казашка почтительна к умственным способностям мужчины, его социальному статусу, о себе предпочитает говорить положительно и нейтрально, чаще - характеристиками размера и формы.

Межэтническое сопоставление обнаруживает скорее больше общности, чем различий в характеристиках анализируемого слова-стимула (ср.: табл. 1 и 2). При внутриэтническое анализе определений к слову голова / бас отмеченные нами выше различия гендерного характера проявляются, на наш взгляд, гораздо отчетливее, чем различия межэтнического плана.

Литература

Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. М., 1982.

Залевская А.А. Индивидуальное знание: специфика и принципы функционирования. Тверь, 1992.

Залевская А.А. Введение в психолингвистику. М., 1999.

Каменская О.Л. Текст и коммуникация. М., 1990.

Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

Курбангалиева М.Р. Татарские и русские соматологические портреты // Язык. Сознание. Коммуникация. № 4. М., 1998. с. 45-69.

Митамура Маки. Национольно-культурные маркеры языкового сознания: японо-русские соматологические параллели. Автореф. дисс. … канд. филол. наук. М., 1999.

Петренко В.Ф. Психосемантика сознания. М., 1988.

Сорокин Ю.А. Антропоцентризм vs антропофилия: доводы в пользу второго понятия // Язык, сознание, коммуникация. Вып.4. М., 1998.

Сорокин Ю.А. Этническая конфликтология (Теоретические и экспериментальные фрагменты). Самара, 1994.

Трофимова У.М. Опыт когнитивного экспериментально-теоретического анализа тематической группы «Части человеческого тела» (на материале русского и китайского языков). Автореф. дисс. … канд. филол. наук, Барнаул, 1999.

Уфимцева Н.В. Русские глазами русских // Язык — система. Язык — текст. Язык — способность. М., 1995, с. 242-249.

Уфимцева Н.В. Этнический характер, образ себя и языковое сознание русских // Языковое сознание. Формирование и функционирование. М., 1998, с.135-171.

1   См. работы М.Р.Курмангалиевой, где участники эксперимента — по 50 мужчин и женщин — описывают портреты русской женщины и русского мужчины, женщины-татарки и мужчины-татарина [Курмангалиева 1998: 45-69]