Проблема смысла для языкознания является достаточно традиционной. Известно, что интерес к ней то затухал, то возобновлялся вновь. Пристальное внимание уделяется проблеме смысла и со стороны таких разделов знания, как философия, психология, социология, недавно сформировавшаяся когнитивная наука и др. Этот постоянный интерес, возможно, объясняется некоторой загадочностью данного явления вследствие чрезвычайной противоречивости его конкретных проявлений и как бы постоянно ускользающей его сущности. Между тем смысл является центральным звеном многих ментальных, в том числе, и речемыслительных процессов, изучение и моделирование которых связано с решением актуальных и чрезвычайно значимых теоретических и практических задач, с разработкой новых коммуникативных и когнитивных технологий.
Проведенный нами анализ основных подходов к решению проблемы смысла позволил выделить ряд противоречий, некоторые из которых можно рассматривать как дихотомические признаки, характеризующие данное явление [Новиков 1999]. В данном случае хотелось бы обратить более пристальное внимание на внутреннее противоречие, кроющееся в представлении о смысле, как его способности быть результатом понимания речевых произведений, причем, наиболее точным и адекватным и в то же время характеризоваться непосредственной ненаблюдаемостью, имплицитностью, затрудненностью вербализации. Понимание причин данного противоречия может существенно приблизить нас к более полному пониманию сущности смысла.
Для философии характерно связывать смысл с такими категориями как значимость и ценность. Например, для Э. Гуссерля «смысл — это актуальная ценность, значимость предмета для субъекта. Отсюда следует, что смыслы функциональны: предмет, поступок, действие, высказывание приобретают смысл в рамках целого — жизненной ситуации и шире — жизнедеятельности человека, если это оказывается значимым для ее самосохранения, развития» [Чупина 1994].
Ценность, значимость как важнейшие признаки лежат в основе определения смысла в работах и многих других современных философов. Например, С.А. Васильев иллюстрирует данные характеристики смысла в виде следующей аналогии: деньги имеют ценность, не зависящую ни от веса, ни от размера купюры. Как только их отказываются принимать и обменивать на товары, они теряют свою ценность, не утратив при этом ни одного из своих материальных свойств [Васильев 1988]. Развивая свою мысль, он выделяет несколько составляющих смысла. Одной из таких составляющих является предметная объективация человеческого опыта в виде знания о данном предмете. Но оно, по мнению автора, образует лишь наиболее общую составляющую смысла, интерсубъектную по своему источнику, имеющую общечеловеческую ценность. Помимо этого смысл содержит и такие компоненты, которые выражают жизненные установки ее носителей, их особые отношения к предметному миру. Эти две составляющие смысла лежат в основе межиндивидуального общения, а потому откладываются в их сознании и фиксируются как устойчивые, повторяющиеся компоненты, постоянно воспроизводимые в речи.
Помимо указанных выше общих признаков смысла, выделяются и другие. Д.А. Леонтьев, осуществивший анализ подходов к пониманию смысла не только в философии, но и широкого круга гуманитарных наук, считает, что «смысл ... определяется, во-первых, через более широкий контекст, и, во-вторых, через интенцию или энтелехию (целевую направленность, предназначение или направление движения)» [Леонтьев 1999: 26]. По его мнению, контекстуальность и интенциональность необходимо рассматривать как два основополагающих атрибута смысла, инвариантных по отношению к конкретным его пониманиям, определениям и концепциям.
Для лингвистики характерно то, что смысл рассматривается применительно ко всем уровням основных языковых единиц. Большое внимание было уделено изучению смысла слова в его противопоставлении лексическому значению, что берет свое начало в разграничении смысла и значения логиком Г. Фреге [1977].
Обобщенные данные, характеризующие смысл в плане противопоставления его значению, содержатся в работе А.В. Бондарко [1978]. Они представлены в виде следующих оппозиций.
Значение представляет собой содержательную сторону некоторой единицы данного языка, тогда как смысл (один и тот же) может быть передан разными единицами в данном языке. Кроме того, он может быть выражен не только языковыми, но и неязыковыми средствами. Значение той или единицы представляет собой элемент языковой системы, тогда как конкретный смысл — это явление речи, имеющей ситуативную обусловленность. Из связи значений с языковыми единицами и с системой данного конкретного языка вытекает проявление неуниверсальности языкового значения. Значения единиц разных языков могут не совпадать по своей содержательной характеристике, по объему, по месту в системе. Что же касается смысла, то он не зависит от различий между языками. По своей природе он является универсальным, представляющим инвариантное содержание отражательной деятельности человека. Возможность выражения в речи бесконечного количества новых смыслов связана с такими фактами, как нетождественность содержания, выражаемого сочетаниями языковых единиц, простой суммой их значений, ситуативная обусловленность смыслов, участие не только языкового, но и неязыкового знания в формировании смысла. Во взаимодействии значения и смысла существенны отношения средства и цели: языковые значения служат средством для выражения смысла в том или ином конкретном высказывании.
Проблема смысла рассматривается в лингвистике также и при обращении к исследованию такой единицы, как предложение, где понятие смысла связывается преимущественно с явлением предикации. Тем самым он рассматривается как оппозиция языкового и речевого, языкового и коммуникативного. Эта тенденция усиливается еще в большей степени при переходе к тексту как сложной коммуникативной единице. При этом в лингвистике текста, где основное внимание сосредоточено на формальных средствах связи предложений и выделения на этой основе целостных фрагментов (сверхфразовых единств), смысл играет вспомогательную роль, отождествляясь с той информацией, которая сообщается в таких целостных образованиях, со знанием, содержащемся в них [Откупщикова 1982]. При этом иногда смысл такого рода единств противопоставляется целому тексту [Гальперин 1981].
Смысл целого текста часто отождествляется с тем ментальным образованием, которое является результатом понимания этого текста человеком.
Рассматривая смысл в более общем плане, Э.Д. Сулейменова выделяет следующие основные характеристики данного явления: недоступность смысла в прямом наблюдении; инвариантность смысла, выражающаяся в возможности перефразирования, иносказания, актуальность смысла, его ситуативность и субъективность; неполная эксплицируемость смысла также, как и недоступность полному восприятию; концептуальность смысла, его включенность в единую (общечеловеческую) систему (картину мира) и возможность существования над языками [Сулейменова 1988].
Все это демонстрирует достаточно пеструю картину в том отношении, что смысл предстает не как нечто единое, а как достаточно разные явления в зависимости от уровня единиц, применительно к которым он рассматривается. Так смысл слова — это не то же самое, что смысл предложения, так же как смысл предложения отличается от смысла целого текста. Можно считать все это разными видами смысла, но тогда закономерным является следующий вопрос.
Если указанные выше различные смыслы являются видами, то должно быть то общее, видами чего они являются. Если это так, то должны быть и общие признаки, которые их объединяют. Существует ли это объединяющее общее и если да, то в чем оно выражается?
Характерным для лингвистического подхода в целом является то, что фактически рассматривается не сам смысл как сущность, а различные внешние его проявления, например, синонимические и прочие эквивалентные замены, перефразирования, иносказания, где смысл — это то, что остается инвариантным при выполнении всех этих операций. Такого рода процедуры позволяют обнаруживать сам факт перехода на смысловой код, подтверждают его существование, но не раскрывают сущностную сторону смысла. По сути, здесь речь идет о языковых средствах «программирования» смысла, а не о самом смысле как таковом.
В тех же случаях, когда делаются попытки все же как-то обозначить смысл, представить его эксплицитно, оказывается, что это нельзя сделать иначе, чем через отождествление с чем-то иным: смысл слова — актуальное значение, смысл предложения — знание, ситуация, концепт, смысл целого текста — фрагмент знания, целостная ситуация и т.п. При этом субъективно смысл во всех этих случаях осознается все же как нечто, имеющее самостоятельное существование.
В философии, несмотря на более отчетливую тенденцию рассматривать смысл в субстанциональном плане, также наблюдается стремление отождествить его с чем-то иным, например, с концептуальной системой, картиной мира. Кроме того, здесь существенным является подчеркивание функционального характера смысла, выражающегося в ценностной интерпретации чего-либо, приписывании определенной значимости. В то же время сама субстанция смысла здесь также ускользает, не эксплицируется.
В целом создается следующая ситуация.
Смысл возникает в процессе восприятия и понимания текста и осознается как нечто реально существующее в виде некоторого ментального образования. Но любая попытка каким-либо образом эксплицировать это ментальное образование, выразить его материальными средствами заканчивается опять словами, хотя и другими, какой-либо схемой, отражающей информационную структуру предложения или текста, отсылкой к концептуальной системе в целом, системе знаний и т.д. Но знание даже в своем внутреннем ментальном существовании — это все же не сам смысл. Не случайно в когнитивной науке и когнитивной лингвистике, в частности, в центре внимания оказывается знание как таковое, а смысл упоминается как бы вскользь и в связи с когнитивной деятельностью, а не с самим знанием.
Но если смысл отождествляется с множеством различных его проявлений (воплощений), то обладает ли он своей собственной сущностью, своей специфической субстанцией? Приведенные выше данные позволяют предположить, что сущность смысла необходимо искать в сферах, отличных от тех, в которых он находит проявление и с чем, как правило, отождествляется. Природа смысла, по всей вероятности, кроется в явлениях, находящихся в другом ряду, чем значения, понятия, концепты, знания и пр. ментальные репрезентации действительности. Эти два ряда, хотя и являются параллельными и в отдельных звеньях даже пересекающимися, но они не сливаются между собой полностью. Более того, можно предположить, что их природа различна.
Знание, представленное в виде концептуальной, или понятийной системы, как известно, отражают действительность опосредованно, причем здесь существует несколько ступеней такого опосредования. Смысл имеет более непосредственное отношение к действительности. По сути, он совершается в этой действительности, так как непосредственно связан с образным способом отражения конкретных объектов и ситуаций, но не самих по себе, а как бы вплетенных в множество связей и отношений, формирующихся в процессе жизнедеятельности человека и взятых в совокупности и одновременности. По мнению Джендлин «...смысл, подобно гобелену, сплетается из многих переплетающихся нитей, однако переживается ...как одно целое... Это ощущение вещи в целом» [цит. по: Леонтьев 1999: 65].
Таким образом, и смысл, и концептуальные модели являются средством отражения действительности, но они по-разному членят эту действительность.
Известно, что крик сороки в лесу является сигналом опасности для многих обитателей леса, для охотника — сигналом близкого нахождения дичи и т.д. При этом сорока, возможно, кричит по каким-то своим собственным причинам, вовсе не имея в виду предупреждать кого-либо об опасности. Крик приобретает значение опасности через установление связи между двумя этими событиями и формирование целостной ситуации. Такое ситуативное значение имеет функциональный характер. Функция значимости предполагает, что такая ситуация характеризуется выделенностью, доминантностью, а следовательно, включает в себя имплицитно и определенную ценностную составляющую.
Естественный язык за счет все большей абстрактивизации слова приобрел безграничные возможности выражать любое содержание, не связанное непосредственно с конкретной ситуативной заданностью, подобно тому, как математика с помощью числа может описывать множество количественных соотношений между самыми разнообразными явлениями, природа которых в данном случае не имеет принципиального значения. Но при этом естественный язык и что-то утратил по сравнению с ситуативным языком, например, в плане конкретности, наглядности, предметности. Но понимание речевых сообщений часто не может быть успешным без перехода от языковых средств, характеризующихся абстрагированностью, к содержанию, внутреннее представление которого в сознании должно обладать необходимой степенью предметности. И это достигается в реальном процессе общения, где постоянно осуществляется преодоление «разрыва» между языковым содержанием и ментальным. И смысл является тем средством, которое позволяет преодолевать этот «разрыв». При этом обращение к смыслу происходит, конечно же, не всякий раз, а только лишь в тех случаях, когда не срабатывают автоматизированные механизмы распознавания и восприятия текста.
Переход на смысловой код заключается в установлении особого отношения функциональной значимости и выведения его на уровень сознания. Это становится возможным за счет актуализации целостного образа предмета, явления, ситуации, где предметное ядро тесно переплетено с эмоционально-экспрессивными, интенциональными, аксиологическими и другими составляющими личностного плана. Такой целостный образ может быть имплицтным, недостаточно осознаваемым. Но, будучи актуализированным и включенным в задачу понимания, он начинает диктовать логику предметных отношений и тем самым позволяет достигать необходимой степени конкретизации и за счет этого более глубоко и полно осмысливать языковые средства текста.
Грамматическое значение и смысл. Л., 1978.
Синтез смысла при создании и понимании текста. Киев, 1988.
Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981.
Смысл: семь дихотомических признаков // Теория и практика речевых исследований. М., 1999.
Синтаксис связного текста. ЛГУ. 1982.
Понятие смысла в современной лингвистике. Алма-Ата, 1989.
Смысл и денотат // Семиотика и информатика. Вып. 8. М., 1977.